«Сборники по теории поэтического языка». Вып. 2-й. Пг., 1917, тираж — 950.
Достоинства сборника в том, что вопросы лингвистики связаны с вопросами художественного творчества, но у молодых теоретиков нет подлинной научной школы, их главное задание — «создать поэтику футуризма», с пристрастием к «затрудняющим приемам». «Торопливые молодые люди… сочиняют неосновательные теории, изобретая одни факты, замалчивая другие и т.д. Метод натяжек — вот их основной метод» ([А.Г.Горнфельд], Р. Бог., № 8–10, Б-фия).
С.Бобров — «Алмазные леса. Вторая книга стихов». М., «Центрифуга», 1917, тираж — 210; «Лира лир. Третья книга стихов». М., «Центрифуга», 1917 (месяц выхода и тираж в Книжной летописи не указаны).
Б.Пастернак писал К.Г.Локсу 13 февраля 1917 г. о «задушевности» и «чистоте лиризма» первой книги (В. Л., 1972, № 9, с. 157).
Б.Олидорт назвал «Алмазные леса" «книгой опытного литератора, с новшествами покончившего давным-давно» (Приаз. Кр., 2 марта). «С.Бобров в своей «Лире лир» так же нестерпимо-голосист, как и в статьях о поэзии»; «усвоенные автором замашки «неистового Роланда» — в явном противоречии с нешироким диапазоном его голоса» (Д.Коковцев, «Русская лирика в 1917 г.», «Наш век», 31 дек.).
К.Тренев — «Мокрая балка. Рассказы», т. 2. М., Кн-во писателей, 1916, тираж — 3000.
«Взгляд у Тренева зоркий, но ласковый, мягкий», в отличие от Бунина; «варварская жестокость деревенских нравов не заслоняет для него других сторон» (Е.Колтоновская, Совр. Сл., 22 февр. и «Речь», 15 апр.). Тренев принадлежит к «непервоклассным, но подлинным художникам»; для него характерна «прекрасная жажда справедливости и правды» и «сильная изобразительная способность» (А.Дерман, «Художник-портретист», Р. Бог., № 6–7).
Скиталец — «За тюремной стеной». Пг., «Жизнь и знание», 1917, тираж — 3250.
Автор, «не только установившийся, но уже и остановившийся», дает «полинявшие олеографии с оригинальных горьковских полотен» (Совр. Мир, № 4–6, Кр-ка и б-фия).
П.Сурмин [П.И.Майгур] — «Петербургская повесть» (Утро Рос., 18 февр.). «Повернулось колесо истории, и питомцы Медного Всадника теперь не только пугают, но и сами пугаются потомков Евгения». Аблеуховы из Петрограда твердят: «строгость, строгость, строгость», но наступит время, когда страна ответит им лозунгом: «смелость, смелость, смелость». «Страна возьмет судьбу в свои руки, и общерусская Государственная дума сменит «петроградские сферы». Близок день, когда история и вслед за ней поэты допишут последнюю главу грустной петербургской повести, и тогда начнется новое историческое действие — свободное творчество великой России».
М.Меньшиков — «Письма к ближним» (Н. Вр., 10 февр.). В современной литературе «наступило странное изнеможение, истерия, декадентщина, футуризм». А Чехов, Горький, Куприн, Бунин — «разве это мелочь? Далеко нет, конечно, но где же у них здоровое, большое творчество?"
А.Ростиславов — «Выставка «Мира искусства"» («Речь», 24 февр.). Отсутствие главных имен объединения не помешало продемонстрировать высокий уровень «передового современного художества», ушедшего от «протокольного реализма» (Б.Григорьев, Н.Рерих, К.Сомов и др.).
Л.Андреев — «Картина Петрова-Водкина («Мир искусства»)» (Р. Воля, 23 февр.). Картина «На линии» (смерть прапорщика) — «непостижимое чудо маленькой, земной человеческой смерти… переходящей в бессмертие». «Она — религиозна… она русская».
«Полная потеха вышла с военным цензором,— записал А.Н.Бенуа 21 февраля,— который уже было повелел удалить “Войну” Петрова-Водкина, но, разумеется, не за ее плохое качество, а за то, что он узрел в ней “проповедь пацифизма». Все же потом смилостивился и оставил. Еще забавнее, как этот афронт принял сам автор картины, писавший ее… в самом боевом настроении, а ныне, томясь в солдатской шинели и рискуя попасть в окопы, приглашает видеть в ней же совершенно иные чувства. Потому что “обвинение” в пацифизме принял за высшую похвалу. Истолковать же сюжет можно действительно на обе стороны» (А.Н.Бенуа. Мой дневник. 1916–1917-1918. М., 2003, с. 108).
Б.Мирский [Б.С.Миркин-Гецевич] — «О Горьком (Письмо из Петрограда)» (Од. Нов., 2 февр.). Имя Горького за время войны приобрело новую силу. Его «Летопись" «появилась в самый разгар построчного шовинизма», и оказалось, что, несмотря на все «независимые обстоятельства», почти в полном одиночестве, может существовать правдивое слово, «наполовину испещренное многоточиями».
Во второй половине февраля Горький пишет из Петрограда Короленко: «Жить здесь становится невыносимо тяжко… В данное время нами правит сумасшедший Протопопов… Политический авантюризм разрастается чертополохом» («М.Горький и В.Г.Короленко», с. 91).
В феврале Б.Л.Пастернак написал С.П.Боброву: «Я полагаю… что поэзия… будет когда-нибудь выведена на ту царскую дорогу, с которой ее свели в детские, в альковы, в притоны теургии ли или разврата — безразлично» (Встречи с прошлым. Вып. 8. М., 1996, с. 275).
6 февраля в Александринском театре премьера пьесы Л.Андреева «Милые призраки» (в постановке Е.П.Карпова). 12 февраля Андреев сообщил Вл.И.Немировичу-Данченко: »…Играли по-александрински… Да, у публики успех, но автору кисло…» (Труды по русской и славянской филологии. XVIII. Тарту, 1971, с. 291).
«Скучная и бледная» постановка. Андреев, «взявшись за изображение великого человека», представил его «не тонким и не чутким к человеческому страданию» (Л.Я.Гуревич, «Речь», 8 февр.). «Театральный маскарад», в котором «огрублены идеи Достоевского» (Апол., № 2–3, с. 75). «Прекрасная и стройная» постановка пьесы, исполненной «бурлящей радости» (К.Арабажин, Бирж. Вед., 7 февр.).
12 февраля в Петрограде, в зале Добычиной, состоялся литературно-музыкальный вечер. Среди выступавших был Горький, читавший отрывок из «Детства». В музыкальной части вечера принимал участие С.С.Прокофьев. После вечера молодой композитор был представлен Горькому, который беседовал с ним «как человек, остро и глубоко чувствующий музыку» (С.С.Прокофьев. Материалы, документы, воспоминания. М., 1961, с. 158 и 218).
14 февраля В.Г.Короленко пишет С.Д.Протопопову: «У меня ощущение по временам такое, что не одна Россия, но и все человечество, по кр[айней] мере вся Европа — летит куда-то кверху тормашками» (РГАЛИ, ф. 389, оп. 1, ед. 61).
16 февраля в Петроградском религиозно-философском обществе Андрей Белый прочел лекцию «Творчество мира». Лектор ссылался на «немецкую» философию Гегеля и Канта, а «пораженческая аудитория» восторженно аплодировала (А.Бурнакин, «Шут Заратустры», Н. Вр., 18 февр.).
В.Фриче — «Поиски нового стиля» (Утро Рос., 18 февр.). О реалистическом художественном мышлении как об основном методе, характерном для нынешней эпохи.
19 февраля в Большой аудитории Политехнического музея отмечалось 50-летие деятельности И.Д.Сытина. Во всех приветствиях (среди которых было и письмо Горького, и «высочайшее поздравление» Николая II) звучала одна нота: слава человеку, всю жизнь посвятившему просвещению народа (Р. Сл., 19–26 февр.). Л.Андреев писал, что юбилейный комитет не случайно приурочил празднование ко дню «полусвободы» народа, который настойчиво требует «вторую половину» освобождения. В лице Сытина мы приветствует «великий скрытый разум народа», ведущий его к «последнему Освободителю» — книге («Знаменательный юбилей», Р. Воля, 19 февр.).
21 февраля К.Чуковский записал: «Сейчас от Мережковских. Не могу забыть их собачьи голодные лица. У них план: взять в свои руки «Ниву»… «Мы бы верхние комнаты под Религиозно-Философское О-во»,— сказал он. «И мои сочинения дать в приложении»,— сказала она. «И Андрея Белого, и Сологуба, и Брюсова дать на будущий год в приложении!» Словом, посыпались планы, словно специально рассчитанные на то, чтобы погубить «Ниву"» (К.Чуковский. Дневник. 1901–1929. М., 1997, с. 74).
22 февраля З.Н.Гиппиус записала в дневнике: «Театры полны. На лекциях биток. У нас в Рел.-фил. обществе Андрей Белый читал дважды. Публичная лекция была ничего, а закрытое заседание довольно позорное: почти не могу видеть эту праздную толпу, жаждущую «антропософии». И лица с особенным выражением… выражением удовлетворяемой похоти. Особенно же противен был в программе неожиданно прочтенный патриото-русопятский «псалом» Клюева». 26 февраля: «Да, битком сидят на «Маскараде» в Имп. театре, пришли ведь отовсюду пешком (иных сообщений нет), любуются Юрьевым и постановкой Мейерхольда… А вдоль Невского стрекочут пулеметы… Из окон на Невском стреляют, а «публика» спешит в театр… Но не надо никого судить. Не судительное время — грозное. И что бы ни было дальше — радостное» (З.Гиппиус. Живые лица. Кн. I. Тбилиси, 1991, с. 279, 285).
27 февраля — 2 марта произошла Февральская революция; Николай II подписал акт отречения от престола, власть перешла к Временному правительству. Одновременно в Петрограде, Москве и других городах стали возникать Советы рабочих и солдатских депутатов.
27 февраля Д.В.Философов записал в дневнике: «Страшный день. Думал, что пережил 1905 г. и 2 1/2 года войны — ко всему готов. Но события поражают. Два правительства: 1) Фронт; 2) Совет рабочих депутатов. Между ними одинаково беспомощные: а) старые министры; б) Думский комитет» («Звезда», 1992, № 1, с. 199).
28 февраля Л.Андреев записал в дневнике: «Один из величайших и радостнейших дней для России» (Л.Андреев, S.O.S. М.; СПб., 1994, с. 30). «Наша квартира была в центре событий,— писал Андреев Вл.И.Немировичу-Данценко 14 марта,— (на наших глазах начался и разгорелся первый военный бунт павловцев, включая убийство командира)… Особенно поразителен был день 27-го, когда за окнами шла стрельба, а телефон последовательно доносил о «преображенцах, идущих на приступ арсенала с развернутыми красными знаменами», кончая взятием Петропавловки… 1-го был в Думе — вошел туда без пропуска, через популярность и ура — видел свеженьких арестованных Горемыкина и компанию… Видел непрерывное шествие с музыкой солдат, крики, стрельбу из засад и прочее» (Труды по русской и славянской филологии. XVIII. Тарту, 1971, с. 292).
28 февраля З.Н.Гиппиус записала в дневнике: «Совет ясно и властно зовет к Республике, к Учр. собранию, к новой власти. Совет — революционен… А у нас, сейчас, революция… И еще позднее — всякие кислые известия о нарастающей стихии, о падении дисциплины, о вражде Совета к думцам… Уже намечаются, конечно, беспорядки. Уже много пьяных солдат, отбившихся от своих частей. И это Таврическое двоевластие…» (З.Гиппиус. Живые лица. Кн. I. Тбилиси, 1991, с. 291–292).
Д.Овсянико-Куликовский — «Освобождение творческой силы» (Вест. Евр., № 2). Великая русская революция должна быть «властью разума и гуманности», без «стихийного урагана революционных страстей». «Народ, армия, интеллигенция освобождались не как рабы, а как люди, давно созревшие для свободы».
М.Меньшиков — «Три опасности» (Н. Вр., 9 марта). «Быстрота и бескровие» революции объясняются тем, что переворот зрел «почти целое столетие» — «он принят всей Россией, всеми сословиями бесповоротно», но России грозят «война, голод и раззор».